Идея, будто транслюди не могут быть радикальными феминистками, — это чушь

Есть такая точка зрения, что трансперсоны не могут быть радикальными феминистками и гендерными аболиционистками. Одни считают таких людей «скатившимися», другие — «врагами», третьи — «ненастоящими радфем». Так вот это всё полная ерунда. Трансрадфем существуют, и это нормально.

В США живёт человек по имени Кай Щеверс. У него интересная судьба. Он родился в женском теле и был лесбиянкой, в какой-то момент начал испытывать сильную дисфорию, осуществил переход, присоединился к квир-сообществу. Чуть позже он стал интересоваться радикальным феминизмом, сделал детранзишен и примкнул к детранс-сообществу, продвигающему антитранс-взгляды. Но радикальный феминизм не помог ему «вылечить» дисфорию. В итоге Кай снова осуществил переход и принёс извинения за свою прошлую трансхейтерскую пропаганду, оставшись при этом радикальной феминисткой (трансинклюзивной).

Мой опыт и моя биография отличаются от его, но в размышлениях Кая есть много интересного и важного. Мои взгляды могут не во всём совпадать со взглядами этого автора, однако он высказал ряд тезисов, с которыми я согласна, но не могла или боялась сформулировать самостоятельно, поэтому перевела его тексты. Важно отметить, что когда он говорит о каких-то проблемах радикального феминизма, то имеет в виду только самые реакционные течения, использующие подобный ярлык (консервативные формы культурного феминизма, например).

Вопреки тому, что иногда пишут ненавидящие меня персоны, я не являюсь противницей лесбофеминизма и сепаратизма. А открыто сказать, что во многом симпатизируешь радикальному феминизму (конечно, критикуя при этом то, что в нём уже устарело, и добавляя постструктуралистскую и интерсекциональную оптику) и назвать себя радикальной феминисткой в русскоязычном фемпространстве бывает тяжеловато, потому что одни осудят тебя как «предательницу» или «неадекватную», а другие будут заявлять, что ты пытаешься «апроприировать и развалить» движ. Привычка делить всё только на чёрное и белое всё ещё нас разъединяет.

Дальше идут мои переводы текстов Кая.

---

Что касается политических взглядов, меня по-прежнему можно классифицировать как своего рода радикальную феминистку, но мои взгляды очень сильно расходятся с тем, что называют «радикальным феминизмом» в наши дни, поэтому я не решаюсь называть себя таким словосочетанием. Я опираюсь на социально-конструктивистские, материалистические, гендерно-аболиционистские мотивы радикального феминизма. Я исследовал и другие, более эссенциалистские тенденции, но решительно отбросил их. Тот тип радикального феминизма, в который я верю, может легко интегрировать транслюдей в свой общий анализ.

Идея, будто транслюди не могут быть радикальными феминистками, — это чушь. У нас есть уникальные интуиции, которые можно добавить к радикально-феминистской теории и практике. Мы можем брать идеи, разработанные радикальным феминизмом, и использовать их для анализа нашего собственного угнетения в условиях гетеропатриархата.

Когда я говорю, что разочаровался в радикальном феминизме, было бы точнее сказать, что я разочаровался в том, чем он стал и как всё в большей степени начал сотрудничать с политически правыми, становиться более консервативным, биоэссенциалистским и сосредоточенным на противодействии транслюдям. Реакционные тенденции долгое время были частью радикального феминизма, особенно в виде культурного феминизма, «женской духовности» и некоторых форм лесбийского феминизма/сепаратизма. Однако эти тенденции значительно усилились, и частично это порождено связью с христианскими правыми.

Я видел, как знакомые детранзишен-радфем активно становились со временем биоэссенциалистками — так, что это начинало меня тревожить. Я видел, как хардкорные лесбосепаратистки начинали сотрудничать с правыми христианами, продвигающими конверсионную терапию [для негетеросексуальных людей]. Тот факт, что очень многие из таких «радикальных феминисток» рассматривают транслюдей как большую угрозу для себя, чем христианских правых, взрывает мой мозг. Сотрудничество между радфем и правыми было одной из главных причин, по которым я ушёл. Это шокировало меня и вызывало отвращение. Я не мог понять, как эти радфем не видят, что христианские правые являются частью того патриархата, которому они, «радикальные феминистки», по собственным заявлениям, противодействуют. Если быть честным, я знал много радфем, которые были так же напуганы этим, как и я, но этого в конечном итоге было недостаточно для того, чтобы я остался.

Сотрудничество радфем и правых христиан привело меня к сомнениям по поводу многих моих взглядов и того, чем я занимаюсь. Я изначально включился в радикальный феминизм, чтобы бороться с патриархатом, а не транслюдьми. Я думал, что транслюди страдают от ложного сознания, но не рассматривал их в качестве врагов.

Я купился на лесбофеминистскую идею, что лесбиянки являются угрозой патриархату и выражением женского освобождения. А потом я видел, как лесбофеминистки работают с ребятами из Heritage Foundation (американский фонд, продвигающий консервативные ценности). Каким боком это радикально, каким образом это подрывает мужское господство? Складывается впечатление, что некоторые лесбофеминистки так сильно уверовали в свой внутренний радикализм, что эта вера мешала им увидеть, как они были поглощены правым патриархатом. Это заставило меня задуматься, что важнее — то, как люди себя называют, или то, каковы их действия и политический анализ.

Я понял, что могу сохранить все те части радикального феминизма, которые мне нравятся, и рассматривать себя в том гендере, который кажется мне наиболее подходящим. Я не обязан быть женщиной или лесбиянкой, чтобы практиковать радикальный феминизм. Я могу быть трансмаскулинным гендеризвращенцем и радикальной феминисткой.

Я также осознал, что определённые тенденции в радикальном феминизме могут становиться весьма реакционными и опасными. Я выступаю против того, как гендерно-критичные и радфем атакуют транлюдей, но меня также пугает то, что они сделали с феминизмом, как они позволяют правым захватывать его. Такого типа трансфобный радикальный и гендерно-критичный феминизм должен рассматриваться не просто как угроза для транслюдей, но как часть антифеминистской реакции, как угроза для всех женщин. Когда радикальный феминизм подпадает под влияние реакционеров, это катастрофа для женщин, гомосексуальных персон и трансперсон.

***

Комментарий от @julie_neuhouser:

«Мне кажется, мы нуждаемся в понимании того, «о чём мы говорим, когда говорим о радикальном феминизме». Я читаю «Политику пола» Кейт Миллетт прямо сейчас, и у меня нет проблем с 99% процентами содержания этой книги (хотя я думаю, что её прочтение Жене — поверхностное). Всё, что она говорит об Энгельсе, Милле, Мейлере, остаётся актуальным.

Единственная действительно проблематичная часть — это две страницы, посвящённые связи между полом и гендерной идентичностью, которые базируются на идеях Джона Мани. Я не виню её — вероятно, для того времени это было прорывное исследование. Можно читать это и реагировать в духе «ох, эта часть устарела» — и всё будет прекрасно.

Но многие современные радфем читают это и делают особый акцент на данной части, что уже является проблемой. Ведь это даже не содержится в самом тексте, это то, как его читают, интерпретируют и распространяют в определённых кругах».

***

Я всё ещё провожу время в радикально-феминистском/лесбофеминистском сообществе, и вот некоторые мои мысли по этому поводу.

Большинство культурных феминисток, которых я встречал, были либо женщинами старшего возраста, которые помогали строить радикально-лесбийскую культуру, начиная с 1970-х годов, либо молодыми женщинами подросткового и 20-с-чем-то-летнего возраста.

Женщины старшего возраста обеспокоены тем, что их культура вымирает, и рассматривают квир- и трансдвижения как во многом несущие ответственность за это. Они рассматривают молодых радфем-лесбиянок как надежду на будущее. Многие люди обеспокоены по поводу этих женщин старшего возраста, так как те говорят о своих интересах уже не одно десятилетие, но, как мне кажется, гораздо меньшее число людей обеспокоено по поводу растущей субкультуры молодых радфем-культурных феминисток.

Эти молодые женщины ощущают себя отчуждёнными квир/транскультурой. У многих из них за плечами тяжёлый опыт пребывания в квир-субкультуре, включающий в том числе абьюз, и они находят поддержку среди радфем. Им также легче говорить о мизогинии и лесбофобии в среде радфем, нежели в среде квиров.

Эти молодые женщины склонны идеализировать прошлую лесбофеминистскую культуру. Многие мечтают о жизни на «земле женщин» когда-нибудь в будущем. Они обычно более начитаны, чем ваши среднестатистические гендерно-критичные. Они действительно читали Мэри Дэли и других радфем-мыслительниц и обсуждали их работы со своими подругами.

Большая часть лесбофеминистской культуры, с которой они связаны, имеет ценность, однако они также впитывают идею, будто самые трансфобные, эссенциалистские, сепаратистские и т.д. формы лесбофеминизма являются самыми чистыми и истинными. Их версия лесбийской культуры стоит в оппозиции к квир/транскультуре. Лесбиянки-феминистки начали грандиозный проект, который был пущен под откос квир-теорией/активизмом и трансдвижением, и сейчас они пытаются возродить его и снова поставить на рельсы. Им сказали, что транс/квир-движение отрезало их от радикальной лесбийской культуры, которая должна быть их правом от рождения. Существуют попытки создать новую лесбийскую феминистскую культуру, однако большее количество энергии направлено на восстановление прошлого.

Многие квиры атакуют лесбофеминисток, в действительности не понимая их. Людям необходимо увидеть, почему другие находят это движение и [стоящую за ним] культуру значимыми, что они от этого получают. Увидеть силу, а не только ошибки и фанатизм.

Перво-наперво отделите проблемные части лесбийского феминизма от тех, которые заслуживают внимания. В основе своей в лесбийском феминизме нет ничего трансфобного, хотя лесбофеминистки и произвели немало трансфобных теорий. Есть много того, чему можно научиться у лесбофеминистской культуры и политики, понять, что в них правильно, а что ошибочно. Вполне можно бороться с трансфобией, эссенциализмом и т.п. в этом движении, при этом воспринимая его достижения и прорывные интуиции.

И преодолейте идею о том, что лесбийские феминистки, квир-радикалки и транслюди обязательно должны быть в оппозиции друг к другу. Масса лесбийских феминисток, радикальных транс- и квирперсон имеют общие интересы. Мы все пытаемся опрокинуть патриархат — и мы были бы сильнее вместе. Также важно показывать историю транслюдей, участвующих и создающих радикально-феминистскую/лесбийскую культуру и политику, как и историю цислесбиянок, поддерживающих транслюдей. Не позволяйте трансфобным людям контролировать нарратив.

Многие квиры думают, что они в основном выиграли битву с культурными феминистками и сейчас просто должны ждать, когда те вымрут, — и это просто не соответствует действительности. Они не умерли, и они рекрутируют молодых людей. Сейчас существует маленькое, но растущее сообщество молодых дайков, которые действительно думают, что их культура была стёрта транслюдьми. И они получают много похвал от лесбийских феминисток старшего возраста за то, что сохраняют их интерпретацию лесбофеминистской культуры в живом виде.

Я не совсем понимаю, что люди получают от этих субкультур. Я всё ещё разбираюсь, что я сам получил от них, но я знаю, что понимание этого является ключом к противодействию вредным тенденциям, которые есть в таких группах. Нам нужно иметь возможность предоставлять людям альтернативы, дающие им то, что они ищут. Докажи им, что ты можешь быть сторонницей лесбийского/радикального феминизма без того, чтобы быть трансфобкой, эссенциалисткой и т.д.

***

Я ощущаю, как многие люди не осознают, что детранс-радфем хорошо начитаны в литературе, посвящённой культам. Они читают подобные штуки, укрепляющие их убеждение в том, что транссообщество — это культ, вера. Так, например, многие в моей старой тусовке читали книгу Стивена Хассена «Борьба с культовым контролем сознания». Я прочёл так много книг на тему культов, когда был детранс-радфем, и эта литература «доказывала» мне, что квир/транссообщество, из которого я ушёл, — это культ. Разве люди не знают обо всей этой радфем-пропаганде, использующей исследования культов для доказательства того, что транс/квир-сообщество — культ?

Они читали всех экспертов по культам. Они читали их для того, чтобы понять, как «распрограммировать» людей, всё ещё находящихся внутри «транс/квир-культа». Почему эти люди рассматривают квир/транстусовку в качестве культа? Потому что когда они были в ней, то сталкивались с абьюзом, контролирующим или авторитарным поведением. Я никогда не встречал радфем из числа бывших квиров, которые бы не сталкивались с какого-либо рода плохим обращением в радикальном квир-сообществе — это и мотивировало их оттуда уходить. Это был правдой и в моём случае. Они отвечают на реальные проблемы своего бывшего сообщества.

Если вы хотите понять, почему некоторые люди «ТЭРФятся», вам нужно обратить внимание на проблемы сообщества, из которого они уходили. Квир/транссообщество не является культом, однако оно может быть токсичным и дисфункциональным, в нём есть своя порция абьюзер_ок и контролирующих людей, как и во всех группах. Детранс-радфем не так уж и отличаются от вас. Не думайте о них как о каких-то культистках, если вы хотите их понять, и не пытайтесь «спасти» их от самих себя.

Я больше не призываю кого-либо «распрограммировать». Я хочу, чтобы людям, которые хотят покинуть такое сообщество, было легче это сделать, и хочу создавать больше возможностей для того, чтобы это осуществлялось, но я больше не буду кого-либо убеждать. Некоторые люди уйдут, многие — нет. Обзывание моего старого детранс-сообщества культом не поможет противодействовать угрозе, которую оно собой представляет.

***

Чувствую, что я должен сделать особый акцент на моменте, [что многие были травмированы, находясь в квир-сообществе]. Это один из самых стойких паттернов, с которыми я сталкивался, разговаривая с молодыми радикальными феминистками, особенно лесбиянками. Многие из них были в какой-то момент радикальными квирами, были травмированы в этом сообществе, покинули его и стали радфем. Существует целая секция радфем/гендерно-критичного движения, состоящая из бывших радикальных квиров. Зачастую это часть их идентичности. Они атакуют квир/транссообщество, потому что ассоциируют его с людьми, которые причинили им боль.

Радфем из бывших квиров строят своё собственное сообщество. Более старые радфем не создали его — насколько я могу судить, оно выросло органически. Более старые радфем и лесбофеминистки приветствуют этих молодых радфем, но они выглядели удивлёнными, когда мы появились. Они думали, что многие из нас были «потерянными кадрами».

Есть такая история в квир-культуре — о том, как радикальный квир-активизм и теория триумфально победили радикальный/лесбийский феминизм, который, как сейчас «все знают», устарел и умирает. Если не считать того, что это не так. Он переживает возрождение и притягивает молодых новообращённых.

Эта история может сделать трудным для некоторых квир-людей понимание того, как кто-то может участвовать в радикальной квир-культуре, а потом покинуть её ради радикального/лесбийского феминизма. Чтобы понять это, нужно разглядеть слабые стороны квир-сообщества и сильные стороны радикального феминизма. Если вы не в состоянии увидеть, как квир/транс-сообщество может глубоко ранить людей, вы никогда не поймёте, почему некоторые уходят из него и потом вступают в группы, которые нападают на него (или формируют их сами).

Я говорю это не для того, чтобы атаковать квир/транссообщество. Я не думаю, что оно как-то особенно абьюзивно в сравнении с другими группами, но, как и все группы, имеет свои реальные проблемы. Обзывание радфем «культом» — это путь, уводящий от решения данных проблем.

Я также не пытаюсь дать людям, которые вступают в трансфобные группы, возможность избежать ответственности, даже если они подвергались абьюзу в прошлом. Они отвечают за свои действия и должны нести за них ответственность. Пережитый в прошлом абьюз никогда не является оправданием ни причинения боли кому-то другому, ни демонизации целой социальной группы.

***

Я не пытаюсь сказать, что наличие плохого опыта в квир/транссообществе — это главная причина того, почему люди вступают в трансфобные радфем-группы. Как заметили некоторые, многие люди, имеющие схожий опыт, не пошли по такому пути. Но это нарратив многих подобных групп, часть идентичности большого числа людей. Важно знать, какие истории они рассказывают, опираясь на какой опыт, пытаются зацепить других. Какой опыт может вести к радикализации в определённым условиях.

Я говорю о таких группах, так как не думаю, что большинство про них знает. Многие из этих людей продолжают болтаться в квир-тусовке и делятся своими реальными взглядами лишь с другими радфем. У многих из них есть трансдрузья, которые даже не догадываются, в какое дерьмо такие люди верят. Эти сообщества более тайные, чем самые крикливые трансфобные. Они могут рассматривать многих гендерно-критичных как фейковых радикальных феминисток — людей, из-за которых к них относятся плохо. Они сосредотачивают своё внимание на рекрутировании людей с приписанным при рождении женским полом, нежели на прямых нападках на транслюдей.

Я говорю о таких вещах, потому что не вижу описаний подобных групп, когда люди говорят о «ТЭРФ» или гендерно-критичном феминизме. Зачастую, когда я читаю критические описания трансфобных фемгрупп, я не нахожу в этих текстах чего-то похожего на группу, в которую сам был вовлечён. Многое из того, о чём люди говорят, когда ведут речь о гендерно-критичных и трансфобных феминистках, относится к людям, с которыми я не хотел контактировать, когда был трансфобной феминисткой. Я не говорю, что был лучше, чем дурацкие гендерно-критичные тролли, — во многих аспектах я был гораздо опаснее.

Если люди хотят оказывать сопротивление трансфобным феминисткам, им нужно иметь настолько точную картину, насколько это возможно, того, чему они противостоят. Гендерно-критичные, атакующие транслюдей круглосуточно, выступают в роли отвлекающих внимание от трансфобных феминисток, которые являются более умными стратегами или имеют другие цели.

Кроме того, культурстроительство может быть более мощным направлением, чем лобовые атаки. Я потратил большую часть времени, будучи радфем, на создание культуры, которая вовлекает людей. Я помогал создавать альтернативу той культуре, которую хотел подрывать, вместо того, чтобы атаковать её напрямую, — и эта стратегия работала.

***

В те времена, когда я ещё был трансфобным радфем, я решил, что хочу написать книгу «женская гендерная дисфория» и начал исследовать историю медицинского перехода (транзишена), гендерной дисфории как медицинского диагноза, трансмаскулинной идентичности и так далее. Я начал моё исследование как истинный верующий в трансфобную радфем-идеологию, но к концу мои взгляды во многом поменялись. Некоторые из этих перемен были частью моего общего разочарования в движении после того, как радфем-группы начали сотрудничать с правыми.

Коллаборации между радфем и правыми заставили меня сомневаться и задаваться вопросами относительно того, под чем я подписывался, а под чем — нет, но поверх этого многое из того, что я узнал, заставило меня пересмотреть свои взгляды по поводу транслюдей и транзишена. Стало совершенно ясно, что очень многие радфем и гендерно-критичные ни черта не знают об истории медицинского перехода, или транслюдях, или даже истории концепций, которые критикуют, вроде «гендерной идентичности».

Я также узнал много того, что прямо противоречит их теориям. Типа идеи о том, что транзишен — это якобы конверсионная терапия для гомосексуальных людей. Что я реально обнаружил, так это то, что многие профессионалы из сферы медицины думали, будто для человека будет лучше стать гомосексуальным вместо того, чтобы быть трансперсоной. Эти медики думали, что транслюди, особенно совершившие переход, были более больны, чем гомосексуальные люди. Они бы предпочли, чтобы персона с гендерной дисфорией решила жить как гей/лесбиянка, чем совершать переход. Если человека с гендерной дисфорией оценивали как «самостигматизирующего гомосексуала», то таких людей отговаривали делать переход или мешали его сделать. Они были среди тех групп, которые гендерные клиники пытались отсеять.

Это был всего лишь один пример из множества. Я проработал большое количество новой информации, которая в итоге изменила мои взгляды. Сначала я пытался интерпретировать то, что прочитал так, чтобы это сочеталось с моими радфем-убеждениями, но в конечном итоге я позволил себе подойти к новым идеям и их пониманию. Я мог лишь сильно отклоняться, всё ещё оставаясь в радфем-сообществе, так как знал, что получу по полной, если действительно поменяю сознание. После ухода я уже мог позволить запущенному процессу завершиться и продолжиться. Я разработал свои собственные теории на основе того, что прочитал.

Я начинал исследование как трансфобная детранс-радфем, а закончил, становясь радикальной трансмаскулинной феминисткой. Мне по-прежнему интересна история гендерной дисфории и транзишена, однако сейчас я хочу изучать этот вопрос, чтобы помогать транслюдям возвращать себе автономию от медиков. Исследование того, как транслюди были медикализированы, определённо привело к росту моего самосознания, но не так, как мне это изначально представлялось. Я решил продолжать изучение, приходить к собственному анализу и, возможно, даже закончить мою книгу, хотя, конечно, теперь это будет уже совсем другая книга.

***

Ни транзишен, ни детранзишен не будет [универсальным] успешным решением для каждого человека, который к ним прибегает. Есть смысл принимать это во внимание и создавать ресурсы и систему поддержи сообразно этому. В приоритете должна быть помощь людям, чтобы они получали то, в чём нуждаются, вне зависимости от того, как это выглядит.

***

Осуществление детранзишена не сделает персону более лучшей феминисткой. Это не есть хороший способ ломки патриархата или гендерных ролей. Он не даёт женщинам и гомосексуальным людям больше свободы. Совершение перехода не усиливает сексизм, а совершение обратного перехода не подрывает сексизм.

Дентранзишен может помочь некоторым людям жить лучше, но он не является эффективным актом социального протеста. В нём нет ничего сущностно радикального. Трансперсоне не нужно делать детранзишен или переставать быть трансперсоной, чтобы войти в радикальный феминизм. Транслюди угнетены патриархатом, а не произведены им. В наших интересах противостоять ему и присоединяться к работе остальных по его низвержению.

Трансмаскулинные люди не должны «примиряться с бытием женщиной», чтобы показать солидарность с женщинами. Нам не нужно «реидентифицироваться» в качестве женщин, чтобы бороться за освобождение от патриархата. Мы можем применять радикально-феминистский анализ к нашим особым условиям. Нас помещают в категории женское/мужское против нашей воли, и имеет смысл посмотреть на социальные и политические последствия этого. Мы подвергаемся воздействию мизогинии, сексизма, гомофобии и прочего таким образом, который является отличительным и особым для трансмаскулинных личностей.

Давление, которое заставляет нас рассматривать себя в качестве женщин, может мешать увидеть, каким образом нас, трансмаскулинных персон, действительно подавляет патриархат. Наши жизни формируются в том числе тем, что нас рассматривают в качестве «девиантных женщин», но особым образом, который обычно не схож с теми, что актуальны для других людей, помещаемых в категорию «женщина». Любая трансмаскулинная персона, конечно, может притязать на женскость в той или иной степени, если хочет, однако у нас должна быть возможность решать, как мы соотносимся с этой категорией. Наша феминистская политика не должна оцениваться по тому, насколько мы идентифицируем себя с женщинами. Действия значат больше, чем идентичность.

Женщина, совершившая детранзишен, не является автоматически большей феминисткой, чем трансмаскулинная персона. «Примириться с бытием женщиной» — это не то же самое, что рост самосознания. Принуждение трансмаскулинных людей к «реидентификации» может тормозить, а не продвигать наше политическое самосознание. Трансмаскулинные люди прекрасно способны к восприятию и пониманию нашего собственного угнетения и наших отношений с патриархатом и женскостью без помощи извне. Думать иначе — значит вовлекаться одновременно в трансфобию и мизогинию.

Отказ от трансмаскулинности не освободил меня, но [скорее] запер в клетке трансфобной теории. Разобравшись, что я вправе притязать одновременно на женскость и трансмаскулиность, я могу быть радикальной феминисткой и трансмужчиной и создавать свои собственные теории, которые сделают меня свободным.